(no subject)

[k_a_t_z]

Allen Tate (1899-1979) ODE TO THE CONFEDERATE DEAD Row after row with strict impunity The headstones yield their names to the element, The wind whirrs without recollection; In the riven troughs the splayed leaves Pile up, of nature the casual sacrament To the seasonal eternity of death; Then driven by the fierce scrutiny Of heaven to their election in the vast breath, They sough the rumour of mortality. Autumn is desolation in the plot Of a thousand acres where these memories grow From the inexhaustible bodies that are not Dead, but feed the grass row after rich row. Think of the autumns that have come and gone! – Ambitious November with the humors of the year, With a particular zeal for every slab, Staining the uncomfortable angels that rot On the slabs, a wing chipped here, an arm there: The brute curiosity of an angel's stare Turns you, like them, to stone, Transforms the heaving air Till plunged to a heavier world below You shift your sea-space blindly Heaving, turning like the blind crab. Dazed by the wind, only the wind The leaves flying, plunge You know who have waited by the wall The twilight certainty of an animal, Those midnight restitutions of the blood You know--the immitigable pines, the smoky frieze Of the sky, the sudden call: you know the rage, The cold pool left by the mounting flood, Of muted Zeno and Parmenides. You who have waited for the angry resolution Of those desires that should be yours tomorrow, You know the unimportant shrift of death And praise the vision And praise the arrogant circumstance Of those who fall Rank upon rank, hurried beyond decision-- Here by the sagging gate, stopped by the wall. Seeing, seeing only the leaves Flying, plunge and expire Turn your eyes to the immoderate past, Turn to the inscrutable infantry rising Demons out of the earth they will not last. Stonewall, Stonewall, and the sunken fields of hemp, Shiloh, Antietam, Malvern Hill, Bull Run. Lost in that orient of the thick and fast You will curse the setting sun. Cursing only the leaves crying Like an old man in a storm You hear the shout, the crazy hemlocks point With troubled fingers to the silence which Smothers you, a mummy, in time. The hound bitch Toothless and dying, in a musty cellar Hears the wind only. Now that the salt of their blood Stiffens the saltier oblivion of the sea, Seals the malignant purity of the flood, What shall we who count our days and bow Our heads with a commemorial woe In the ribboned coats of grim felicity, What shall we say of the bones, unclean, Whose verdurous anonymity will grow? The ragged arms, the ragged heads and eyes Lost in these acres of the insane green? The gray lean spiders come, they come and go; In a tangle of willows without light The singular screech-owl's tight Invisible lyric seeds the mind With the furious murmur of their chivalry. We shall say only the leaves Flying, plunge and expire We shall say only the leaves whispering In the improbable mist of nightfall That flies on multiple wing: Night is the beginning and the end And in between the ends of distraction Waits mute speculation, the patient curse That stones the eyes, or like the jaguar leaps For his own image in a jungle pool, his victim. What shall we say who have knowledge Carried to the heart? Shall we take the act To the grave? Shall we, more hopeful, set up the grave In the house? The ravenous grave? Leave now The shut gate and the decomposing wall: The gentle serpent, green in the mulberry bush, Riots with his tongue through the hush-- Sentinel of the grave who counts us all!

Аллен Тейт (1899-1979) ОДА ПАВШИМ КОНФЕДЕРАТАМ За строем строй, с готовностью небрежной Надгробия сдаются в плен ненастью Под ветра вой, что память разметает И в пасти рвов кидает листьев плоть В давно привычном таинстве причастья Перед сезонной вечностью распада… И избран вознестись в дыханьи мощном, Страшась небес взыскующего взгляда, Прошепчет лист о смерти неизбежной. Осень запустение несёт Земле, где память проросла травою Из бездыханных тел, чья плоть гниёт, Чужую жизнь рождая строй за строем. Не первый тут промчался листопад! Ноябрь кичливый с тщанием вандала Пятнает гнилью ряд могильных плит И ангелов потерям счёт ведёт. Вот треснуло крыло, рука упала… Бездушье лиц застывших сердце сжало, Тяжёл горгоний взгляд. Густеет воздух, грудь сковало, Мир обернулся вязкою тюрьмою – Ты словно краб слепой, что вяло Ворочаясь, клешнями шевелит. Это всё ветер, только лишь ветер Мятые листья кружит… Ты знаешь, стоя молча под стеной, Тот зов, который слышит зверь ночной, Что чует кровь и жертву ищет жадно, Суровых сосен строй и дымный мрак, Сигнал внезапный, бой – ты знаешь, как Потопом бурным пруд вскипает хладный. Зенона немоту, и Парменида Ты знаешь… В вечной жажде разрубить Проклятый узел и ускорить исполненье Желаний, смерть приблизить ты был рад, И жребий чудный Ты славишь – тех, кто гордо выступал За строем строй, И пал, спеша на битву безрассудно – Здесь, у провисших врат, перед стеной. Листья, листья, только лишь листья Падают, кружат, умирают… К неистовой эпохе обратись – Бойцов непостижимых твердь рождает – Рать демонов, которым не спастись. Поля залитые, Стонволл-стена, Булл-Рана, Шайло, Антьетама дни… Перед рассветом яростным склонись И вялый свет заката прокляни. Пусто – только лишь листья плачут Словно старик в вихре бури… Что это – крик? Безумная цикута Во мрак немой перстом дрожащим тычет – Ты мумия, оглохшая навек. Лишён добычи, Беззубый волк, в овраге издыхая, Лишь ветер слушает… Давно уж кровь их ран, Дав силу хищной чистоте потопа, Соль возвратила в древний океан Забвенья… Что же, дни свои с тоскою Считая и поникнув головою, Одеты в траур, с мрачным торжеством – Что скажем мы об их костях нечистых, Поросших безымянною травою – Обломках рук, осколках черепов, Затерянных среди опавших листьев? Взвод серых пауков гарцует строем… Во тьме глухой, среди сплетенья ив, Совы зловещий крик-призыв, Зерно невидимое в душу заронив, Напомнит нам о рыцарстве былом. Скажем – только лишь листья Падают, кружат, умирают… Мы скажем – это только лишь листья Шепчут, страшась многокрылой ночи, Кружась в полумраке мглистом. Ночь тёмная – начало и конец. Меж альфой и омегой просветленья Немых доктрин нас ждёт холодный плен, Что взор темнят иль, словно ягуар В пруду заросшем, с отраженьем бьются. Что скажем мы, упрятавшие знанье В свои сердца? Ужель всё унесём С собой? А может, сразу сделать гробом Свой дом? Разверстым гробом? Что ж, ступай… Врата закрыты, и стена гниёт. Премудрый змей на шелковичном ложе Тишь смерти языком тревожит – Могильный страж, который всех сочтёт!

Born in Winchester, Kentucky, in 1899, Tate belongs to that group of American intellectuals and artists deriving from the agrarian aristocracy of the South, such as John Crowe Ransom, Robert Penn Warren, and Cleanth Brooks, who under the name of Fugitives reacted against the culture of the industrialized and pragmatic North, reaffirming the value of tradition, of form, and of artistic discipline. Shaping itself afresh through recourse to the classics, this movement affirmed the importance of literature as an autonomous expression of a need of the spirit. In the poetry of Tate one feels the influence of the Latin poets, especially in his spirited and stinging satire, basically political, in the mode of Persius and Martial, no less than the influence of Dante and Donne, in his ability to sustain his verse upon a rich basis of thought. The return to the closed forms of sonnet and terza rima does not prevent him from experimenting in even more complex rhythms, in which the verses are linked stanza to stanza by recurrent rimes and the images are sustained by a coherent logical structure. But upon this passionately intellectual ground there developed in Tate another source of inspiration: the hallucinated world of the South, peopled with memories of his boyhood and with the phantasms of the Civil War. The warm and luxurious landscape alternates, in his poems, with evocations of ambiguous states of soul in which one seems to halt listening to catch the faint voices that swarm in a dusk filled with shades and specters. In this sense, Tate moves in the same sphere as other symbolist writers of the South, such as Faulkner and Poe. In "Mother and Son," for example, is represented with great dramatic force a troubled spirit's struggle for salvation on the brink of damnation and death. In "Ode to the Confederate Dead," a poem on the dead of the Civil War ("The people—people of my kind, my own / People but strange with a white light / In the face"), the prodigious formal virtuosity and the perfect accord of the images serve to focus a vision broken by infernal flashes and celestial lightnings, in which the paean of glory for the dead soldiers is linked with the sense of bodily decay and the realistic notation is made one with the metaphysical breath.
Francesco Mei
from Il Quotidiano, (1954)