![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
продолжение перевода
Глава 1: http://k-a-t-z.livejournal.com/121459.html
Глава 2
В том, что касалось главного дела его жизни, литературы, Пол Олерон относился к окружающему миру в целом куда лучше, чем мир к нему, однако не слишком стремился подвести баланс или хотя бы прикинуть, насколько отстал от конкурентов в свои сорок четыре года. Да и что бы это изменило – зачем зря расстраиваться? Он уже избрал свой путь, окончательно и бесповоротно – возможно, ещё в те годы, когда так увлекался идеями бескорыстия, щедрости, благородства. Да и теперь, спроси он себя, ответил бы не задумываясь, что жизнь без крупицы благородства, щедрости и бескорыстия — не для него. Лишь в самое последнее время Олерон стал изредка ощущать некоторую неудовлетворённость, но что толку жить ожиданием упадка творческих сил, который неминуемо последует за расцветом и хочешь не хочешь, а заставит задуматься, не лучше ли было построить жизнь на менее требовательных идеалах?
Между тем, к моменту переезда в старинный дом с эмблемами страховых компаний на кирпичной кладке «Ромилли Бишоп» была дописана лишь до пятнадцатой главы.
Не спеша втягиваться в привычную работу, высокий худощавый мужчина с аскетичным лицом сновал по своему новому жилищу, двигая и переставляя вещи с педантичностью, достойной старой девы. Сменив за последние двадцать лет не один десяток квартир, мансард и комнат разной степени обустроенности, Олерон привык делать всё сам и хорошо усвоил, что аккуратность помогает беречь время и душевные силы. Супруга длинноносого Баррета, дородная уроженка Уэльса с пронзительным голосом, сохранившая в неприкосновенности, несмотря на долгую жизнь в Лондоне, выговор родного графства Мерионет, подрядилась являться каждое утро и готовить завтрак, а по субботам делать генеральную «приборку». Остальное писатель охотно взял на себя: домашние хлопоты позволяли отдохнуть от вечного сидения за письменным столом.
Новая кухня, как и соседнее небольшое помещение, где поместилась вполне современная ванна, выходила окнами в переулок. В кухне был большой стенной шкаф с квадратным сдвижным люком в дверце. В прежние времена, отодвинув заслонку, в люк просовывали голову в тщательно расчёсанном парике, и специальное устройство обдавало её облаком белоснежной пудры. Новый хозяин далеко не сразу догадался о назначении шкафа, а когда, наконец, понял, то слегка улыбнулся, движимый каким-то непонятным чувством. Теперь здесь будет всего-навсего кладовая для продуктов… В шкафу нашлось кое-что любопытное – на верхней полке, в самой глубине, лежали две деревянных грибообразных подставки для париков. Наверное, маляры подобрали их где-то на полу и засунули туда. Больше во всех пяти комнатах не нашлось ни единого сундука или чулана, и Олерон долго думал, куда бы пристроить свои чемоданы, запасы белья и бумажные архивы.
Переехал он ранней весной, а подготовить «Ромилли» к публикации очень надеялся не позже осени. Однако слишком спешить не хотел – уж очень важен был этот роман для его литературного роста. Как получится, так получится. Такие вещи созревают не сразу и сами диктуют объёмы и сроки. До сих пор, на старом рабочем месте, всё шло как по маслу. «Ромилли» уже приобрела, так сказать, дух и плоть, и автор не сомневался, что работа продолжится без запинки. Дела с переездом и обустройством были почти завершены, оставалось лишь взять себя в руки и сосредоточиться. Однажды мартовским утром Олерон вышел на улицу и вернулся с двумя большими букетами жёлтых нарциссов. Один он поставил на каминную полку между шеффилдскими подсвечниками, а другой – на стол перед собой, потом достал неоконченную рукопись «Ромилли Бишоп».
Однако, прежде чем начать работу, Олерон подошёл к шкафчику палисандрового дерева, достал из выдвижного ящика банковскую и чековую книжки и принялся изучать. Его строгое монашеское лицо приобрело озабоченное выражение. Ремонт и обстановка дома потребовали куда больше запланированной суммы, и в остатке не набиралось и полусотни фунтов, а поступлений в ближайшее время не предвиделось.
– М-да, я ещё не учёл ковры, шторы и прочее, – задумчиво проговорил он, – но не портить же всё из-за каких-то десяти фунтов… Что ж, значит, «Ромилли» просто обязана быть готова к осени! Итак…
Он придвинул к себе рукопись.
Работа шла медленно – точнее, совсем не шла. Снаружи, с площади, доносилось множество новых звуков, и оставалось лишь надеяться, что привычка возьмёт своё. Крики бродячих торговцев и скрип их тележек к обеду сменились топотом детворы, набежавшей покачаться на сломанной калитке. Когда дети вновь вернулись к школьным занятиям, под окном пристроился уличный музыкант и начал бренчать на мандолине. Это оказалось не так уж и неприятно, и Олерон, открыв окно, бросил ему монетку. Затем вернулся к столу и вновь попытался сосредоточиться.
Всё было без толку. Время от времени он одёргивал себя, осознавая, что вновь и вновь обводит взглядом комнату и гадает, как она выглядела в прежние времена: стоял ли у дальнего окна диванчик, обтянутый золотистым или тёмно-лиловым атласом, свисала ли с высокого лепного потолка сверкающая хрустальная люстра… где стояли пяльцы для вышивания, где столик для игры в пикет… Нет, бесполезно – уж лучше честно бездельничать, чем изнывать, симулируя работу. Олерон решил было выйти прогуляться, но откинулся на спинку стула и задремал.
– Нет, это никуда не годится, – зевнул он, очнувшись в половине четвёртого, – завтра надо как следует поднажать.
По телу разливалась такая восхитительная лень, что на важную встречу, назначенную на вечер, пришлось тащить себя едва ли не за шиворот.
На следующее утро Олерон решительно сел за работу, не позволив себе даже ответить на письма: два счёта из лавок и записку от мисс Бенгоу, пересланную со старого адреса. За окном царило бело-голубое весеннее великолепие, беспечный ветерок тревожил ветви с набухшими почками. Пушистые облака одно за другим пересекали маленькую площадь, стремясь на северо-запад, и свет то тускнел, то снова заливал комнату, отражаясь бликами от полированной крышки стола и даже от истёртых досок пола. Из окна доносился всё тот же утренний шум.
Олерон разметил точками чистый лист бумаги, прервавшись на минуту, чтобы передвинуть кувшин с нарциссами точно напротив центра светло-кремовой стенной панели. Взял перо и вывел две строчки, но конец фразы рассыпался на вереницу сокращений и пометок. Ещё некоторое время писатель пытался убедить себя, что работает, потом встал и принялся ходить из угла в угол. А что, если добавить немного цвета этой комнате? Пожалуй, она чуточку бледновата – спокойная и светлая, как лицо доброго старика, вот только жизни бы побольше, энергии… Да, безусловно, яркая нотка не повредит: какие-нибудь цветы попышнее, подушки тёплых тонов на сиденьях у окон…
– Хотя, конечно, мне это не по средствам, – пробормотал Олерон, направляясь за складной линейкой.
Он наклонился, чтобы измерить ширину оконной ниши, и глаза его внезапно загорелись.
– Ого! – воскликнул он, потирая руки. – Здесь же сундуки под сиденьями, заколоченные сундуки! Надо в них заглянуть. Ну да, конечно, будь я… да это же настоящее приключение!
В кабинете было два таких окна, и ещё одно в спальне, на той же стене. Белые сиденья в нишах, крашенные и перекрашенные, выглядели монолитными, и писатель лишь случайно нащупал пальцем шляпку старого гвоздя. Рядом оказалась замочная скважина, тоже замазанная и покрытая краской. Олерон достал из кармана перочинный нож.
Он увлечённо трудился минут пять, потом сходил на кухню за стамеской. Осторожно подцепив ею крышку, слегка расширил щель, снова прошёлся ножом по краю, где были петли, и по бокам, затем принёс клин и деревянный молоток.
– Поглядим-ка, что тут за тайны!
Грохот молотка в светлой изысканно обставленной комнате казался варварским, почти пугающим. Изящные стенные панели откликались на удары глухим вибрирующим гулом, будя эхо по всему дому от подвала до чердака. Не выдержав, Олерон принёс тряпку для пыли и тщательно обернул молоток. Когда крышка сиденья приподнялась достаточно, чтобы просунуть пальцы, он взялся за неё и сильно потянул. По белой поверхности побежали трещины, краска стала осыпаться. Наконец, ржавые гвозди с визгом поддались, и крышка распахнулась. Если не считать заплесневелой трухи и старой паутины, сундук был пуст.
– Никаких сокровищ, – подытожил писатель, слегка усмехаясь своему кладоискательскому азарту. – «Ромилли» всё-таки придётся закончить к осени. Что ж, посмотрим, что в других…
С остальными двумя сундуками он провозился до вечера. Тот, что в спальне, тоже оказался пустым, но последний, в кабинете, не разочаровал – там лежал какой-то мягкий свёрток, покрытый толстым слоем пыли. Олерон отнёс его на кухню, отряхнул над мусорным ведром и протёр тряпкой.
Это было что-то вроде мешка из старинной ворсистой шерстяной ткани. В развёрнутом виде мешок занял большую часть маленькой кухни. Форму он имел необычную, треугольную, с двумя широкими отворотами, на которых имелись остатки ремешков и пряжек. Та часть, что в сложенном виде оказалась наверху, сильно выцвела и стала желтовато-бурой, но большая часть поверхности переливалась на свету сочными малиновыми оттенками.
– Что бы это могло быть? – гадал Олерон, рассматривая находку. – Не пойму… Ладно, во всяком случае, боюсь, моя работа на сегодня закончена.
Он небрежно свернул странный мешок и засунул в угол. Затем, вооружившись щёткой, ведром и старым ножом, вернулся в комнаты и принялся скрести, чистить и отмывать вновь обнаруженные сундуки. Закончив, сложил туда запасную обувь, старые книги и бумаги и снова закрыл крышки, весьма довольный сегодняшним приключением, но в то же время чувствуя некоторое беспокойство. Когда же, наконец, продолжится работа над романом?
(с)Перевод. K_A_T_Z, 2010
http://www.proza.ru/2010/01/30/197
продолжение следует
Автора и произведение пока не называю по причинам, которые разъясню позже. Конечно, по первым главам далеко не всегда можно что-то понять, но если у кого-то появятся соображения, в том числе по качеству русского текста, буду рад.
Глава 2
В том, что касалось главного дела его жизни, литературы, Пол Олерон относился к окружающему миру в целом куда лучше, чем мир к нему, однако не слишком стремился подвести баланс или хотя бы прикинуть, насколько отстал от конкурентов в свои сорок четыре года. Да и что бы это изменило – зачем зря расстраиваться? Он уже избрал свой путь, окончательно и бесповоротно – возможно, ещё в те годы, когда так увлекался идеями бескорыстия, щедрости, благородства. Да и теперь, спроси он себя, ответил бы не задумываясь, что жизнь без крупицы благородства, щедрости и бескорыстия — не для него. Лишь в самое последнее время Олерон стал изредка ощущать некоторую неудовлетворённость, но что толку жить ожиданием упадка творческих сил, который неминуемо последует за расцветом и хочешь не хочешь, а заставит задуматься, не лучше ли было построить жизнь на менее требовательных идеалах?
Между тем, к моменту переезда в старинный дом с эмблемами страховых компаний на кирпичной кладке «Ромилли Бишоп» была дописана лишь до пятнадцатой главы.
Не спеша втягиваться в привычную работу, высокий худощавый мужчина с аскетичным лицом сновал по своему новому жилищу, двигая и переставляя вещи с педантичностью, достойной старой девы. Сменив за последние двадцать лет не один десяток квартир, мансард и комнат разной степени обустроенности, Олерон привык делать всё сам и хорошо усвоил, что аккуратность помогает беречь время и душевные силы. Супруга длинноносого Баррета, дородная уроженка Уэльса с пронзительным голосом, сохранившая в неприкосновенности, несмотря на долгую жизнь в Лондоне, выговор родного графства Мерионет, подрядилась являться каждое утро и готовить завтрак, а по субботам делать генеральную «приборку». Остальное писатель охотно взял на себя: домашние хлопоты позволяли отдохнуть от вечного сидения за письменным столом.
Новая кухня, как и соседнее небольшое помещение, где поместилась вполне современная ванна, выходила окнами в переулок. В кухне был большой стенной шкаф с квадратным сдвижным люком в дверце. В прежние времена, отодвинув заслонку, в люк просовывали голову в тщательно расчёсанном парике, и специальное устройство обдавало её облаком белоснежной пудры. Новый хозяин далеко не сразу догадался о назначении шкафа, а когда, наконец, понял, то слегка улыбнулся, движимый каким-то непонятным чувством. Теперь здесь будет всего-навсего кладовая для продуктов… В шкафу нашлось кое-что любопытное – на верхней полке, в самой глубине, лежали две деревянных грибообразных подставки для париков. Наверное, маляры подобрали их где-то на полу и засунули туда. Больше во всех пяти комнатах не нашлось ни единого сундука или чулана, и Олерон долго думал, куда бы пристроить свои чемоданы, запасы белья и бумажные архивы.
Переехал он ранней весной, а подготовить «Ромилли» к публикации очень надеялся не позже осени. Однако слишком спешить не хотел – уж очень важен был этот роман для его литературного роста. Как получится, так получится. Такие вещи созревают не сразу и сами диктуют объёмы и сроки. До сих пор, на старом рабочем месте, всё шло как по маслу. «Ромилли» уже приобрела, так сказать, дух и плоть, и автор не сомневался, что работа продолжится без запинки. Дела с переездом и обустройством были почти завершены, оставалось лишь взять себя в руки и сосредоточиться. Однажды мартовским утром Олерон вышел на улицу и вернулся с двумя большими букетами жёлтых нарциссов. Один он поставил на каминную полку между шеффилдскими подсвечниками, а другой – на стол перед собой, потом достал неоконченную рукопись «Ромилли Бишоп».
Однако, прежде чем начать работу, Олерон подошёл к шкафчику палисандрового дерева, достал из выдвижного ящика банковскую и чековую книжки и принялся изучать. Его строгое монашеское лицо приобрело озабоченное выражение. Ремонт и обстановка дома потребовали куда больше запланированной суммы, и в остатке не набиралось и полусотни фунтов, а поступлений в ближайшее время не предвиделось.
– М-да, я ещё не учёл ковры, шторы и прочее, – задумчиво проговорил он, – но не портить же всё из-за каких-то десяти фунтов… Что ж, значит, «Ромилли» просто обязана быть готова к осени! Итак…
Он придвинул к себе рукопись.
Работа шла медленно – точнее, совсем не шла. Снаружи, с площади, доносилось множество новых звуков, и оставалось лишь надеяться, что привычка возьмёт своё. Крики бродячих торговцев и скрип их тележек к обеду сменились топотом детворы, набежавшей покачаться на сломанной калитке. Когда дети вновь вернулись к школьным занятиям, под окном пристроился уличный музыкант и начал бренчать на мандолине. Это оказалось не так уж и неприятно, и Олерон, открыв окно, бросил ему монетку. Затем вернулся к столу и вновь попытался сосредоточиться.
Всё было без толку. Время от времени он одёргивал себя, осознавая, что вновь и вновь обводит взглядом комнату и гадает, как она выглядела в прежние времена: стоял ли у дальнего окна диванчик, обтянутый золотистым или тёмно-лиловым атласом, свисала ли с высокого лепного потолка сверкающая хрустальная люстра… где стояли пяльцы для вышивания, где столик для игры в пикет… Нет, бесполезно – уж лучше честно бездельничать, чем изнывать, симулируя работу. Олерон решил было выйти прогуляться, но откинулся на спинку стула и задремал.
– Нет, это никуда не годится, – зевнул он, очнувшись в половине четвёртого, – завтра надо как следует поднажать.
По телу разливалась такая восхитительная лень, что на важную встречу, назначенную на вечер, пришлось тащить себя едва ли не за шиворот.
На следующее утро Олерон решительно сел за работу, не позволив себе даже ответить на письма: два счёта из лавок и записку от мисс Бенгоу, пересланную со старого адреса. За окном царило бело-голубое весеннее великолепие, беспечный ветерок тревожил ветви с набухшими почками. Пушистые облака одно за другим пересекали маленькую площадь, стремясь на северо-запад, и свет то тускнел, то снова заливал комнату, отражаясь бликами от полированной крышки стола и даже от истёртых досок пола. Из окна доносился всё тот же утренний шум.
Олерон разметил точками чистый лист бумаги, прервавшись на минуту, чтобы передвинуть кувшин с нарциссами точно напротив центра светло-кремовой стенной панели. Взял перо и вывел две строчки, но конец фразы рассыпался на вереницу сокращений и пометок. Ещё некоторое время писатель пытался убедить себя, что работает, потом встал и принялся ходить из угла в угол. А что, если добавить немного цвета этой комнате? Пожалуй, она чуточку бледновата – спокойная и светлая, как лицо доброго старика, вот только жизни бы побольше, энергии… Да, безусловно, яркая нотка не повредит: какие-нибудь цветы попышнее, подушки тёплых тонов на сиденьях у окон…
– Хотя, конечно, мне это не по средствам, – пробормотал Олерон, направляясь за складной линейкой.
Он наклонился, чтобы измерить ширину оконной ниши, и глаза его внезапно загорелись.
– Ого! – воскликнул он, потирая руки. – Здесь же сундуки под сиденьями, заколоченные сундуки! Надо в них заглянуть. Ну да, конечно, будь я… да это же настоящее приключение!
В кабинете было два таких окна, и ещё одно в спальне, на той же стене. Белые сиденья в нишах, крашенные и перекрашенные, выглядели монолитными, и писатель лишь случайно нащупал пальцем шляпку старого гвоздя. Рядом оказалась замочная скважина, тоже замазанная и покрытая краской. Олерон достал из кармана перочинный нож.
Он увлечённо трудился минут пять, потом сходил на кухню за стамеской. Осторожно подцепив ею крышку, слегка расширил щель, снова прошёлся ножом по краю, где были петли, и по бокам, затем принёс клин и деревянный молоток.
– Поглядим-ка, что тут за тайны!
Грохот молотка в светлой изысканно обставленной комнате казался варварским, почти пугающим. Изящные стенные панели откликались на удары глухим вибрирующим гулом, будя эхо по всему дому от подвала до чердака. Не выдержав, Олерон принёс тряпку для пыли и тщательно обернул молоток. Когда крышка сиденья приподнялась достаточно, чтобы просунуть пальцы, он взялся за неё и сильно потянул. По белой поверхности побежали трещины, краска стала осыпаться. Наконец, ржавые гвозди с визгом поддались, и крышка распахнулась. Если не считать заплесневелой трухи и старой паутины, сундук был пуст.
– Никаких сокровищ, – подытожил писатель, слегка усмехаясь своему кладоискательскому азарту. – «Ромилли» всё-таки придётся закончить к осени. Что ж, посмотрим, что в других…
С остальными двумя сундуками он провозился до вечера. Тот, что в спальне, тоже оказался пустым, но последний, в кабинете, не разочаровал – там лежал какой-то мягкий свёрток, покрытый толстым слоем пыли. Олерон отнёс его на кухню, отряхнул над мусорным ведром и протёр тряпкой.
Это было что-то вроде мешка из старинной ворсистой шерстяной ткани. В развёрнутом виде мешок занял большую часть маленькой кухни. Форму он имел необычную, треугольную, с двумя широкими отворотами, на которых имелись остатки ремешков и пряжек. Та часть, что в сложенном виде оказалась наверху, сильно выцвела и стала желтовато-бурой, но большая часть поверхности переливалась на свету сочными малиновыми оттенками.
– Что бы это могло быть? – гадал Олерон, рассматривая находку. – Не пойму… Ладно, во всяком случае, боюсь, моя работа на сегодня закончена.
Он небрежно свернул странный мешок и засунул в угол. Затем, вооружившись щёткой, ведром и старым ножом, вернулся в комнаты и принялся скрести, чистить и отмывать вновь обнаруженные сундуки. Закончив, сложил туда запасную обувь, старые книги и бумаги и снова закрыл крышки, весьма довольный сегодняшним приключением, но в то же время чувствуя некоторое беспокойство. Когда же, наконец, продолжится работа над романом?
(с)Перевод. K_A_T_Z, 2010
http://www.proza.ru/2010/01/30/197
продолжение следует
Автора и произведение пока не называю по причинам, которые разъясню позже. Конечно, по первым главам далеко не всегда можно что-то понять, но если у кого-то появятся соображения, в том числе по качеству русского текста, буду рад.